Телевизионный успех истории о том, как дух зла посещает сталинскую Москву, вышедшей на экраны накануне Рождества 2005 г., вновь заставил задуматься о причинах сценической популярности дьявола, восходящей ещё ко временам народного немецкого театра, но особенно ярко проявившейся в трагедии Гёте. Именно в образе Мефистофеля черт выглядит остроумным, тонким, обаятельным созданием, к тому же, как выясняется под конец, довольно наивным, так и не получившим в обладание вожделенную им душу грешника. Последний его просто-напросто перехитрил, подобно пушкинскому Балде.
По всей видимости, именно эта легкость обхождения с нечистой силой и не устраивала Булгакова, вознамерившегося переписать историю магистра (т.е. мастера) Иоганна Фауста и его возлюбленной – Маргариты. Он помещает их в новый контекст, в безбожный мир, где Мефистофель-Воланд уже не будет инстинктивно отталкивать простодушную Гретхен, но, напротив, с легкостью заманит её, ставшую образованной дамой с положением в обществе, на бал Вальпургиевой ночи, где четыре столетия назад он тщетно пытался развлечь Фауста. Одновременно, Булгаков разделывается с врагами – председатель МАССОЛИТа получает фамилию французского композитора Гектора Берлиоза, написавшего в 1846 году «Осуждение Фауста». Булгаковский трамвай для Берлиоза – та самая гильотина, которая появляется в финале «Фантастической симфонии» французского тезки, воображаемая тогда и сработавшая ныне.
Современный Фауст – мастер Булгакова, уступает сатане, как уступают ему все в сатанинском мире. Он обретает покой вместо невозможного для него света, тихое счастье Филемона и Бавкиды, нарисованных Гете в начале пятого акта второй части, живущих в подобии дантового Лимба до той поры, покуда очередному безумному императору не придет в голову разрушить их маленький дом, ради строительства очередного гигантского канала. Может быть, о таком покое для себя мечтал Булгаков. Покорилось всё, кроме пения петуха, прогнавшего Геллу, да ещё так и несостоявшегося крестного знамения старой женщины, едва не остановившей всю воландову свиту.
И в том есть знамение, что спасение не в учении, и даже не в любви, а только в вере...
Павел Крылов. 2006 г.
